Влюбчивость

[alexchmel]

Была одна девочка. Я уже не вспомню её лицо, фигуру, манеру двигаться. Но тогда я глаз не мог отвести, всё смотрел и смотрел. Но только на остановках поезда. Потому что я ехал на поезде. На море. С отцом. И она ехала на море. На одной из станций, когда все выходят на перрон покурить, купить пива и закусок, я увидел её, и сердце застучало. Даже заболело что-то внутри, в груди. Сжалось. Стало горячо. Это было как страдание. Я не знал тогда толком, что такое страдание, но не смог бы подобрать иного слова. Да нет, впрочем, и такого слова я тогда не подобрал бы, я не думал об этом. Просто сжалось сердце, и я не мог отвести от неё глаз. Не думаю, что она блистала какой-то неземной красотой или грацией. Но только не в моих глазах! Я ощущал, как всё её девочковое существо слипается с каждой клеткой моего мальчишечьего существа, и это слияние было гармонично. Она меня не замечала. Я старался не пялиться, не подавал виду, что наблюдаю. Отчего терял её иногда в толпе разминающих ноги, торгующихся с бабками-пирожковками и курящих. Начинал беспокоиться и снова искал глазами, бродил вдоль вагона. Но далеко не отходил: вдруг поезд уедет, и она вместе с ним. Больше всего в жизни я хотел тогда, чтобы она сошла с поезда на станции города Туапсе, как и я. Я ехал в Туапсе, к бабушке. Я так хотел, чтобы она сошла в Туапсе и жила некоторое время в том же городе, что и я! Только это и грело мне душу. Я уже понимал, что безнадёжно, глубоко, неисправимо влюблён. Это слово я уже тогда вполне понимал. Сколько мне было? Лет десять, наверное. И в итоге она не вышла в Туапсе. Не растворилась в вокзальной толпе. Она поехала дальше. Поезд шёл до Сочи. Но я заметил, что она и её семья собирают вещи, значит выйдут на следующей станции или, может быть, через одну. И по прошествии нескольких дней я отправился её искать. Бабушка попросила меня принести ей с пляжа чистой морской воды. Зачем, не помню уже. То ли примочки какие-то делать, то ли полоскать горло. Я взял большую стеклянную банку в авоське и пошёл на пляж. Идти до него было полчаса, не больше. Я дошёл, но не стал спускаться от железнодорожной насыпи — а начиная от Туапсе и до Адлера и даже ещё дальше по-над самым берегом вдоль гор идёт железная дорога — так вот, я не спустился на пляж, а пошёл вдоль рельсов дальше и дальше, постоянно выглядывая внизу, на песке и гальке, знакомый силуэт. Конечно, шансы мои были мизерны, но я тогда верил в чудо. Любовь сама уже была чудом, почему же рядом не случиться и ещё одному крохотному чуду — раз! и я бы узнал тонкую ломаную подростковую фигурку девочки, которую я не знал, как звали. Я шёл и шёл. Мимо в обоих направлениях грохотали электрички, поезда, пассажирские и грузовые, а я шёл. По рельсам, по шпалам, по гравию. Миновал 2 или 3 полустанка. И понял, что забрался очень далеко. И повернул назад. На подходах к Туапсе я спустился на пляж и набрал воды. Но не нашёл любовь.